Сезон одиноких Снегурочек [= Снежное сердце ] - Юлия Климова

– Ага, есть. Оно в яйце, яйцо в утке, утка в ларце, ларец на дереве, а дерево на острове в океане! Ни за что, ни за что не буду его секретаршей! В тюрьму сяду, а готовить ему кофе не стану! И вообще – пусть приходят и описывают имущество, полагаю, в таком случае никому технических паспортов не понадобится!

– В тюрьме холодно и кругом преступники, – вздохнула Зойка, – и мне кажется, лучше с Барковым не связываться… Может, тебе пойти к нему… поработать, – Зойка вжала голову в плечи, боясь возмущенной реакции, – усыпишь его бдительность, а потом раздобудем деньги, и, считай проблема решена. Скоро сезон Снегурочек, знаешь, сколько мне платить будут – о-го-го!

Таня развернулась и тихо, но четко произнесла:

– Работать секретаршей Баркова я не буду. Ни за что и никогда. Все. Точка.

* * *

Снегопад наконец-то закончился, и Фадеев, отсняв две столь необходимые сцены, собрал свои немногочисленные вещи и сунул их в кейс. Работа в Подмосковье закончена, и они дружно переезжают в Москву, что, конечно, же хорошо. В основном остались съемки в помещении, и морозная погода уже никак не сможет помешать и вряд ли внесет новые коррективы в изначальный план.

Прикрыв дверь бытовки, прощально махнув рукой курившим в сторонке операторам, Игорь Яковлевич направился к своей машине. Атласно-черная «Хонда Легенда» приветливо блеснула на солнце и, как соскучившаяся по хозяину кошка, ласково мурлыкнула сигнализацией. Поехали!

Москва встретила Фадеева привычным шумом и первыми гирляндами в витринах магазинов. Каждый день он возвращался домой со съемочной площадки затемно, уставший, и теперь, когда некоторая напряженность спала, с удовольствием впитывал родную атмосферу предновогодней городской суеты и отмечал атрибуты приближающегося праздника.

Проверив почтовый ящик, очистив его от рекламных листовок, Фадеев поднялся на лифте на свой этаж и… замер.

Дверь его квартиры была перемазана черной и желтой красками (по виду и запаху – гуашь), на коврике горкой лежали расколотые DVD-диски, а на стене красовалась неровная надпись: «Ты нам за все ответишь!!!»

Наверное, другого человека такой печальный эпизод расстроил бы, и он бросился бы звонить в милицию, нанял бы себе охрану или сбежал за город, где прятался бы от энергичных врагов месяца три-четыре. Но Игорь Яковлевич лишь поморщился и мысленно прикинул – намного ли труднее будет отмыть краску завтра, когда она засохнет? Нет ни сил, ни желания заниматься этой дребеденью… А может, вызвать уборщицу из сервисной службы? Да, сейчас он зайдет в квартиру, найдет нужный телефон и забудет об этой ерунде.

Столь прохладное отношение к случившемуся объяснялось просто – подобное происходило не в первый раз, и недруги давно были известны.

– Надоели, вот честное слово – надоели, – Фадеев поморщился еще раз, вынул из кармана ключи и, стараясь не испачкаться краской, открыл дверь.

Полгода назад он закончил экранизацию комедии Шекспира «Двенадцатая ночь, или Что угодно». Получилась веселая, яркая музыкальная лента, которую критики в дальнейшем либо яростно ругали, либо осторожно хвалили. Истина, видимо, застряла где-то посередине. Самому Фадееву его работа нравилась, и он с удовольствием представлял ее в кинотеатрах страны и отвечал на вопросы журналистов. И все бы шло как обычно, если бы не малочисленное, плохо организованное общество любителей Шекспира под названием «Летняя ночь», вышедшее на тропу войны. Одержимые злобные девицы заседали в одной из библиотек и строчили письма-воззвания то на адрес режиссера, то в какую-нибудь «Литературную газету», то Президенту России. «Как можно было допустить подобное опошление столь великого произведения не менее великого Шекспира», «Фадеев так и не понял тонкой и ранимой души Мальволио », «Игра актеров позорна, а Василий Гребнев не имел права браться за роль Орсино, так как находится уже в третьем разводе и появляется на публике то с одной дамой, то с другой, старательно подчеркивая свой кобелиный имидж», – вот крошечная часть недовольства взволнованных защитниц бессмертной комедии.

А требовали они «всего лишь» запрета на показ этого фильма, денежной компенсации за моральный ущерб (которая пойдет на развитие общества «Летняя ночь») и извинений Фадеева с его клятвенным заверением, что больше за Шекспира он никогда браться не станет. Можно сказать, совсем немного просили…

В общем-то, девицы, по сути, были безобидны и больше шумели, чем вредили. Партизанили не чаще одного раза в месяц (видимо, тратили много времени на заседания и других осквернителей великого драматурга) и при своих набегах серьезного урона не наносили. Пользовались всегда смываемой краской и ничего чужого не портили – наверное, опасались обвинений со стороны Фадеева. А он уже привык и каждый раз наделся, что общество скуксится и отстанет от него, – ну надоест же им когда-нибудь маяться дурью и не сдавать же молодых барышень в милицию: сами образумятся.

Но сегодня Игорь Яковлевич отметил, что поклонницы Шекспира становятся все смелее и смелее, и если бы раньше они обмазали только ручку двери, то теперь извазякали все, что только можно, да еще и угрозу приплюсовали к этому безобразию. Одним словом – обнаглели.

– В следующий раз вызову милицию, – пообещал себе Фадеев, заглядывая в холодильник. Посидят девицы в отделении, подумают о жизни и, глядишь, притихнут.

Разогрев в микроволновке кусок ранее запеченного мяса, приготовив нехитрый овощной салат, Игорь Яковлевич торопливо поел и прилег в комнате на диван. Включил телевизор и выбрал один из каналов «Дискавери» (с дверью он разберется потом, ну ее в баню, эту дверь…).

Документальный фильм о Восточном Средиземноморье оказался неплохим снотворным – он убаюкивал плавно сменяющимися видами природы и монотонным голосом пожилого путешественника, рассказывающего о своих личных открытиях. Фадеев поправил подушку, сделал звук потише и отказался от сопротивления, когда глаза стали медленно, но верно закрываться…

…она сидела на диване в коротком халате и нелепых клетчатых тапках. Прическа растрепана, а на лице удивление и растерянность. Маленькая, хрупкая, необычная… Откуда она взялась? Непонятно…

Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.

– Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! —

Сказать еще? – Златого утра краше!

Сказать еще? – Один во всей вселенной!

Так она читала Цветаеву… тогда читала… и, кажется, ее имя – Зоя…

В одну секунду вдруг стало тепло и даже горячо, в душе поселилась уверенность, будто он знает ее много, много лет и что она здесь не случайно… и что эти мгновения принадлежат только им и больше никому, и что все будет правильно…

Он расстегнул пуговицы на рубашке и пошел вперед – к ней. Она убрала с глаз челку и расправила на халате складки. До боли милые движения…

– Я все время думаю о тебе, – сказал Фадеев и удивился собственному хриплому голосу. Да, он думает… много, много лет думает о ней…

Она зажмурилась.